Я живу во Франции, но истинная моя жизнь – в прошлом, в мечтах, в воображении… Почему я оставил родную страну и четверть века назад отправился в добровольное изгнание? Это сложный вопрос, и ответ на него не может быть простым.

Во-первых, я не покидал Сербии в прямом смысле этого слова: каждый год я провожу в Белграде и родной деревне по два-три месяца. Книги, которые я пишу, повествуют о событиях моего детства и юности. Я с неослабным вниманием наблюдал за всем, что происходило в моей стране, и выпустил об этом несколько книг, сборников записок и очерков.

Я в большей степени живу в Сербии, чем те, которые там реально присутствуют. Я живу во Франции, но истинная моя жизнь – в прошлом, в мечтах, в воображении         

Мой жизненный путь полон поворотов, взлетов, падений, бегств и возвращений...

Я родился семьдесят с небольшим лет назад, в одном селе в центральной Сербии, в доме без электричества и водопровода, не говоря уже о телефоне.   

В Белград я босым пришел в 1953 г., а в 1957 г. опубликовал первую книгу стихов в авторитетном издательстве. Окончил филологический факультет Белградского университета, отделение романистики. В 1960-1980 гг. жил и работал в Европе, Америке, Африке и Азии, а в 1984 отправился в добровольное изгнание.

  Перед этим, в старой Югославии, тогдашняя власть внесла меня в список подозрительных лиц. У меня, как у председателя только что основанного комитета по защите творческой свободы и как у писателя, не уклонявшегося от «неприемлемых» заявлений, начали прослушивать телефон, вызывали на так называемые информационные собеседования. Меня не арестовывали, не избивали – мне угрожали весьма приличным образом.

Весной 1984 г. у меня состоялся очень интересный разговор с работником органов государственной безопасности.

Молодой симпатичный человек, похожий на студента из хорошей белградской семьи. Он посетил меня как-то утром в моей квартире. Я предложил виски. Он пришел вручить мне повестку на допрос, разговор же завязался, так сказать, спонтанно. Больше допрашивал я его, чем он меня, я задавал разные риторические вопросы, на которые, в основном, отвечал сам.

После часового монолога, я сказал ему:

- Теперь Вы в общих чертах знаете, что я думаю о многих вопросах развития нашего общества.  Кое с чем и вы согласны, кое с чем нет. И все это, что я сказал вам, полицейскому, я не могу напечатать ни в одной газете. Вы считаете это нормальным?

Я поставил его в трудное положение.

- Ну зачем вы так говорите, нужно бороться, может быть, когда-нибудь вы сможете это сделать….

Он помолчал и тихо, с несколько отсутствующим видом добавил:

- Раз вы думаете то, что думаете, и имеете заграничный паспорт, зачем вы вообще здесь  живете?

Я начал собираться в дорогу. Поехал попрощаться с родителями. Мать спросила меня, сколько я намерен пробыть во Франции.

- Как можно дольше.

- Это самое умное, что ты придумал в жизни, – сказала она.

Она очень волновалась из-за тех нападок, которым я подвергался в режимной прессе, боялась, как бы со мной чего-нибудь не случилось… 

Чем я только ни зарабатывал в Париже на жизнь. Я женился в 55 лет и у меня родилось двое сыновей, Борислав и Стефан.

В начале 90-х в Париже разгорелась антисербская кампания. Пришлось переехать в Пуатье, где я и стал преподавать сербский.

За четверть века жизни на чужбине каждый год я публиковал в Сербии по крайней мере одну, иногда две книги прозы, стихов, очерков или стихотворных переводов. Меня удостаивали самых значительных отечественных литературных наград.

Нужно признать, что коммунисты в своих нападках были предупредительнее, некоторые потом передо мной в частной обстановке извинялись… У нынешних демократов и либералов, как во Франции, так и в Сербии,  нет привычки извиняться... 

Так я утратил те немногие иллюзии, которые у меня были о западной демократии. На пороге старости, я наконец достиг полной внутренней свободы мнения и оценок. Тихое отчаяние – это высшая степень спокойствия и интеллектуального достоинства.

Сколько я себя помню, я мечтал жить в другом месте. И вот, я живу в другом месте: не счастливый, не несчастный. Благодаря жизни на чужбине, я полюбил свою родину. Я построил в своей деревне дом и небольшую церковь.

Дом для себя, а церковь – для народа.